«Если бы у господа бога была
программа защиты свидетелей –
ад был бы пуст».
В 2009 году в Уголовно-процессуальном кодексе РФ возникли нормы, ранее известные российским следователям, судьям, да и подсудимым – только по американским фильмам. Речь идет о так называемом «досудебном соглашении».
Если отойти от понятного только юристам языка законов и подзаконных актов, и попытаться изложить суть этого нововведения, то можно сказать, что «досудебное соглашение» в России – это что-то вроде сделки обвиняемого и следственных органов по результату которой обвиняемый берет на себя обязательства помочь следствию в раскрытии и расследовании преступления, установлению и изобличению соучастников, розыске похищенного имущества и т.д. А следствие, и в дальнейшем суд, за это обязуются назначить обвиняемому наказание поменьше, то есть не выше определенного уровня, предусмотренного для «досудебщиков». Само соглашение о сотрудничестве, при этом, оформляется письменно, с указанием конкретных действий – как со стороны обвиняемого, так и со стороны обвинения.
Однако же еще на стадии обсуждения законопроекта, то есть еще до внедрения досудебных соглашений в жизнь, данный концепт подвергся критике со стороны юристов и адвокатов. В частности, можно сослаться на мнение известного адвоката Вадима Клювганта: «Если бы это был честный договор, поощряющий раскаяние и раскрытие реальных преступлений, то инициатива была бы хорошей. Но в наших реалиях такие поправки только расширяют возможность шантажа, оговора и самооговора. Состязательного судебного процесса почти не останется».
Другой адвокат Сергей Бородин напоминал в СМИ, что вообще-то сделку с правосудием придумали в Америке для борьбы с мафией и террористами: «Но у них не было такого, что творится у нас: зачастую подписавший соглашение не банду сдает, а показывает на тех, кого надо. То есть преюдицию стали использовать для того, чтобы оговаривать нужных людей и сажать их за решетку. Поэтому и возникла необходимость хоть чуть-чуть от этого оговора защититься».
Увы, опасения юристов в скором времени, сразу после принятия соответствующего закона, подтвердились на практике. Вместо дополнительного способа раскрывать преступления и выявлять неустановленных злоумышленников, «досудебное соглашение» очень быстро стало инструментом формирования доказательственной базы в отношении лиц изначально «назначенных» на незавидную роль виновных. Фактически появился новый способ натягивания доказательств для оговора невиновных – ранее ту же роль исполняли «засекреченные свидетели», но этот способ слишком часто проваливался, ибо всем в суде становилось очевидно, то роль «секретных свидетелей» исполняют сотрудники внутренних органов. А с «досудебкой» работа следствия зачастую счастливо свелась к тому, чтобы путем угроз и обещаний о снижении наказания добиться от обрабатываемого обвиняемого нужных (но далеко не всегда достоверных) показаний против других, третьих лиц.
В то же время надо иметь в виду, что «досудебные соглашения» в их российской версии оказались далеко не столь полезными и для самих «соглашателей», как это казалось на первый взгляд. Ознакомьтесь вот с материалом: «Сделка со следствием: обещание – не гарантия» Альберта Филиппова на специализированной «Адвокатской газете». Идя на заключение соглашения и давая нужные следствию показания, которые порой становятся единственным доказательством вины как соучастников, так и самого соглашателя, обвиняемый фактически получает весьма размытые гарантии снижения ответственности. Не редки случаи, когда, поддавшись на уговоры следствия, оговорив себя и остальных, обвиняемый получает наказание вполне сопоставимое с остальными осужденными.
Примеров можно найти сколько угодно даже при беглом поиске. Так, обжаловал назначенное судом наказание (естественно, безрезультатно) обвиняемый в похищении человека и вымогательстве гражданин Савельев, который заключая досудебное соглашение рассчитывал на меньшее наказание (получил 6,5 лет). А в Саранске гражданин-«досудебник» Сорокин получил 13 лет строго режима и через две недели после приговора покончил жизнь самоубийством прямо в тюремной камере. Или вот Артуру Джиоеву, несмотря на досудебное соглашение, назначили 17 лет лишения свободы, и как отмечается, это еще не конец его судебной истории…
Таким образом «досудебное соглашение» является весьма неоднозначным правовым инструментом и с точки зрения достоверности добываемых доказательств, и с точки зрения выгодности для самого обвиняемого, пошедшего на его заключение. С одной стороны, действительно, эта процедура может существенно облегчить раскрытие и расследование преступлений, изобличение настоящих преступников. С другой – нанести немалый ущерб интересам правосудия не только создав искусственную доказательственную базу для осуждения невиновных, но и поспособствовав уходу от ответственности лиц действительно причастных к совершению того или иного криминального деяния.
Увы, но ситуация «кто первый дал показания, тот и прав» повторяется в уголовных делах с пугающей частотой. В российской судебной практике постоянно встречаются случаи, когда поспешное заключение досудебного соглашения позволяло истинному преступнику не только избежать наказания, но и переложить свою вину на других невиновных людей.
Именно такие мысли приходят в голову, когда мы начинаем анализировать ситуацию вокруг расследования дела о т.н. ОПС «Пичугинские». Выясняется, что по этому делу имеется целых три «досудебщика»: Махач Азизов, Октай Эфендиев и Игорь Пармон. Все они были осуждены Верховным судом Республики Коми в 2019 году, при том, что основное дело до настоящего времени в суд еще так и не направлено.
Махач Азизов был признан виновным в участии в организованном преступном сообществе и вооруженной банде, а также убийстве и получил за это 7 лет колонии строгого режима со штрафом 600 тыс. руб. Вместе с тем этот приговор не устроил обвинение и в конце лета, по представлению прокуратуры, дело стало предметом рассмотрения апелляционного суда. Однако приговор «устоял», и Азизов остался со своей «семеркой».
Октай Эфендиев был признан виновным в участии в преступном сообществе, вооруженной банде, незаконном обороте оружия, похищении человека, а также убийстве. Ему выписали 11 лет лишения свободы в колонии строгого режима со штрафом 700 тысяч рублей. А вот в этом случае приговор, в связи с излишней строгостью, обжаловал уже сами Эфендиев. Однако и ему суд на встречу не пошел, оставив все как есть.
Наконец, Игорь Пармон был признан виновным в убийстве и покушении на убийство, участии в преступном сообществе, бандитизме и незаконном обороте оружия. Пармон получил 9 лет колонии строгого режима, штраф в 800 тыс. руб., а также ограничение в свободе сроком на год…
В настоящее время трудно судить об условиях досудебных соглашений заключенных с Азизовым, Эфендиевым и Пармоном, поскольку заседания суда по ним происходили в закрытом режиме и, соответственно, доступ прессы в зал суда был исключен. Поэтому пока что нельзя сделать каких-то выводов и о том какие показания дала эта троица, и насколько они достоверны. Впрочем, нет сомнений, что именно эти трое станут главной «ударной силой» обвинения по основному «Пичугинскому» делу. Насколько же они были правдивы и искренни в своих признаниях (или «признаниях») – покажет время и предстоящий суд.